Басеску был опечален. Это если можно считать, что зомби умеют печалиться. С его щеки отпал еще один кусок прогнившей плоти, и кстати о плоти - чувство голода увеличивалось с удивительной скоростью. Для лишенного логичности существа было непонятно, почему ночью еда попадается реже - он ведь выходит на улицы ночью! Тем не менее, внутри появлялся некий сигнал, призывающий покидать прекрасные мрачные и сырые уголки своего обитания, и Басеску последовал ему, словно мотылек за огоньком. 
Басеску потерся своим грязным деловым костюмом о дверь черного входа в супермаркет. Со страдальческим выражением остатков лица (хотя черствым людям оно бы показалось устрашающим) он начал водить руками по металлической поверхности, успешно минуя продолговатую ручку и не желая связывать ее с возможностью попасть внутрь здания. Завыл. Громко, тоскливо, натужно. Завывание утонуло в попытках опробовать дверь на вкус, но отсутствие в ней крови и мяса вычеркнули кандидата из списка лакомств. Прихрамывая и таща за собой израненную ногу, засеменил прочь, огибая здание и подбираясь к другому входу. Остановился на полпути, замер, принюхался. Издал звук смежный с хрипом и стоном одновременно, но уже через несколько секунд вновь продолжил свой неторопливый путь.
Ночь плавно опустилась на город Одессу, полная луна важничала и оглядывала свои владения, а ее отблески ее виднелись на лысой голове финансового аналитика Басеску. А он голодал.

Марина страдала. Впрочем, страдали в эти времена все, покажите мне того, кто не страдает, и я не съем ваши мозги. Хотя кого я тут обманываю...
Так вот, Марина страдала. Страдала она всегда: при жизни, теперь вот страдает при смерти, о чем постоянно и напоминает своим собратьям тихим, печальным и писклявым "ыыыы, ыыыы". При жизни люди называли это пи*дежом, но тогда они еще знали парочку способов заткнуть сею падшую женщину. Теперь же ни у кого на нее давно не встает, по большей части потому, что вставать нечему, и, соответственно, заткнуть ее ничем иным как едой - нечем от слова совсем. Но опять же - покажите мне того самца зомби, который отдаст последний кусок человечины какой-то самке зомби? Вот то-то же. 
Есть теленка было сложно, поэтому Марина опять страдала. У нее не было нижней челюсти и кусочка ноги, но второй фактор, то есть отсутствие стопы, на которую можно было бы натянуть шпильку не так отравляло существование Марины, как первый. Пичалька была есть без челюсти и всего одним оставшимся зубом, но звать на помощь своих так называемых друзей она не собиралась - еще чего доброго сами все сожрут.
Вдалеке послышался знакомый вой, но на Марину он не произвел ровным счетом никакого впечатления. Грязной рукой засовывая в себя липкую, кишащую личинками и мухами, гнилую массу мышц, Марина пыталась насытиться, что у нее, увы, получалось из рук вон плохо. А вой - хоть он и не колебал несчастную душу зомби - все-таки отвлекал от скрупулезного вырывания шматков мяса из давно откинувшего коньки теленка.
Марина подняла голову, и с торчащей из зиящей дыры рта косточкой, завыла в ответ, мол, заткнись, парниша, ты мне мешаешь.

Отредактировано Tom Kiler (2013-03-25 02:18:59)

Ах, мадмазель, что за дивный запах чую я из недр матушки вселенной? Обычно примерно так любил поговорить Басеску, когда был еще жив: ему и вправду казалось, что дамы любят исковерканный фразы на разных языках, а также предложения, которые он хотел наделить глубоким таинственным смыслом, вот только получалось у него из рук вон плохо. А всё потому что ладил Басеску не с женщинами, а с цифрами. Жаль только, борщ они не сварят да минет не сделают.
Где-то неподалеку искаженный слух уловил похожее подвывание – оно было подобно знаку, на который финансовый аналитик помчал во всю прыть, хоть со стороны это и было похоже на неторопливую прогулку хромого нищего. Живой мертвец ковылял в сторону, откуда подали хоть какие-то признаки жизни, и, кажется, приближался понемногу запах еды. На самом деле это приближался Басеску.
Он не видел перед собой ни проститутки Марины, ни веб-дизайнера Ираклия – он видел лишь такие же куски мяса несъедобного, которые видели мясо съедобное, а Марина даже принялась за трапезу. Прогнившие, с давно засохшей кровью, челюсти сжимались и вновь разжимались, на подбородок обильно и медленно стекала вязкая слюна, а наружу всё чаще вырывались хрипы-недостоны.
Басеску шел с другой стороны, противоположной. Поэтому первым, что он увидел, был разлагающийся труп теленка, и уж только потом – Джо. Джо был больше теленка, он был еще жив, и Басеску даже сквозь изувеченные рваные остатки ноздрей мог учуять теплую кровь, которая так и струилась внутри человека. Он снова натужно захрипел и начал медленно, всё так же не торопясь, ковылять в сторону гостя.

Сегодня на Марину был спрос как никогда при жизни. И среди разношерстной клиентуры был один типаж, хорошо ей знакомый. От мужчины с крашеными розовым ногтями не жди такой глубины извращения, как от мужика в халате. Такой только обрадуется отсутствию ноги и зубов. Марина попыталась повторить трюк, за который так когда-то ценилась на рабочем месте - взвыть полицейской сиреной, но застрявшая в горле косточка испортила весь эффект, и Марина, в горести хапнув напоследок из теленка внутренностей, столько, сколько налипло на и при жизни дырявые руки, скорбно зацокала одним каблуком и одним суставом в сторону от примеряющегося к мертвечинке.
Но стоило немного отползти из зоны телячьего смрада, и Марину ждала радость - в одном из мужчин билось живое горячее сердце. Настоящая женщина сразу разнюхала, что есть здесь чем поживиться. Смутно помнила дырявая в неожиданных местах голова никогда раньше не пригождавшееся правило. Было там что-то про путь и желудок. К счастью, именно последний истекал жижей из сока, недопереваренной травы и червей под глубокое декольте Клавы на букву "ша". Не долго думая, широким жестом, настолько широким, насколько позволил с хрустом провернувшийся в плече сустав, запустила Марина своим сокровищем в мужчину своей мечты, попав тому ровно под ноги.